Снег над океаном [СИ] - Михаил Григорьевич Бобров

чувства поближе. На всякие чувства. Не только ми-ми-ми, как ваши говорят.

Доктор пожал плечами, не зная, что сказать. И надо ли. Такао сменила тему:

— Ты, наверное, хочешь есть? Я же тебя с завтрака выдернула.

— У тебя линия доставки прямо сюда?

— Да. Я сделала. Думала, пригодится… — русалка коротко посмотрела на подушку. Доктор сделал вид, что вглядывается в океан. Даже спросил:

— Кто это? Справа, милях в трех?

Такао вытащила из шкафа пластиковую тарелку с несколькими отделениями, как палитру для красок, и отверстием под большой палец — удобно держать в одной руке, когда нет стола. Доктор уже сталкивался с подобными, и теперь привычно содрал полиэтиленовую крышку, скатал в шарик, шарик опустил в карман, отломил пластиковую ложку. Пока человек завтракал, Такао просканировала корабли на правом траверзе и засмеялась:

— Штрафники, большое мусорное пятно перерабатывают в нанопыль. Читал утренний чат?

Доктор кивнул:

— И за что у вас черенки вставляют?

— Ну вон те двое, Гремислава и Ярина, парня не поделили. На внешнем рейде, боевым оружием. Управились без жертв и разрушений, так что всего сорок пять суток. Там вон Корри с Лири, техасские мастерицы практической стрельбы. Сбивали спутники на спор, попали в союзный. Пятнадцать суток с возмещением ущерба. Сутки отбудут быстро, а вот собрать годный спутник, — Такао хищно улыбнулась, — Думаю, через полгода выйдут. Как научатся.

— А это кто, еще дальше?

— А это местные самоубийцы. Додуматься, назвать мою Катюшу самотопиной! В присутствии всех малявок Нахимовского. Пятнадцать суток за глупость, и восстанавливаться будут за свой счет. Катюша — подводная лодка, серия «К».

— Понял, — доктор убрал опустевшую тарелку в показанный мусороприемник, и отправил туда же шарик из пленки. Такао покачала головой:

— Не понял. Подводные лодки по характеру одиночки. Внешнее давление для них не фигура речи, а вполне ощутимый враг. А вот под скорлупой они чуткие, настороженно вслушивающиеся в океан. Радары в глубине бесполезны. Гравирадары тоже дают нечеткую картинку: вода плотнее воздуха на три порядка; в той же пропорции загрубляется масс-селектор. Остается гидроакустика. А тут тебе сразу и термоклин, и ложные отражения от косяков рыбы, и разноплотность, и галинная конвекция, и черт с рогами, и баба-яга в ступе. В смысле, Хьюга в своем батискафе, не приведи судьба нарваться.

Такао совершенно по-человечески вздохнула.

— И потому подлодки всегда неуверенные. Для них нет обмена ударами. Единственного попадания они обязаны избегать, как смертельного. Не поломка, так давление воды добьет. Поэтому любое неодобрение, любые упреки, даже просто неудачные шутки воспринимают очень болезненно. Запомни, доктор, подводную лодку перехвалить невозможно! Увидел — сразу на руки, и хвалить! Это эсминцам все как с гуся вода. Их люди и любят больше всего. За незлобливость, веселый нрав и легкость на подъем. В смысле, начистить кому-нибудь клюзы малявки всегда готовы.

Русалка прижмурилась, вспоминая потасовку.

— Так что нахимовские тридцатки за Катюшу гирингам навтыкали, даже завидно.

— Но я читал, что эсминцы и подлодки — смертные враги.

— Есть два самых больших училища, Нахимовское и Аннаполис. Нахимовцев готовят больше к применению торпед по надводным целям. Так что с подводниками они, считай, коллеги. А вот специализация Аннаполиса — проводка конвоев. Защита от чужих торпед. Тут как раз полное взаимопонимание, переходящее в бурные аплодисменты. Как ты сказал? Верные враги? Вполне.

За остеклением форштевень промял особенно здоровый гребень; брызги взлетели выше топов. Такао деловито прибавила:

— Но с малявками ты вряд ли познакомишься. Я тебе говорила еще на острове. Живые эсминцы — все наградные, мало их. Ой, смотри, опять дельфины увязались…

Дельфины без видимого напряжения догнали корабль, и живо устроили арку, всем десятком перепрыгнув над полубаком.

— Так у тебя шестьдесят узлов в час? А им все равно!

— Шестьдесят узлов. Узел и есть миля в час.

— Такао, смеяться не будешь? Почему вы все километрами не мерите? Удобнее же!

— Потому что миля — одна угловая минута дуги. Земной шар круглый, и мы плаваем не по плоскому столу. Вот и получилась некратная цифра в тысячу восемьсот пятьдесят два метра. Зато штурманские расчеты хорошо делаются, без конвертирования координат в длину. И переход к воздушным траекториям легко считается.

Такао всмотрелась:

— А вообще, странные какие-то дельфины. Не побоюсь громкого слова, стремные.

Словно услышав ее сомнение — а вернее, ощутив мощный сканирующий импульс тяжелого крейсера — дельфины еще раз прокатились аркой над полубаком, сбросили сумасшедшую скорость и быстро пропали за кормой. Русалка поглядела на доктора с заметным лукавством:

— Так, про кого еще тебя предупредить? Авианосцы и линкоры ты вряд ли увидишь, это как параллельный мир. А вот с легкими крейсерами не связывайся вовсе. Гонору, как у меня, — подмигнула Такао. — А дури, как у эсминца. Заездят! Ты мужчина основательный, тебя бы с Акаси познакомить. Она русалок чинит, а ты людей. Семейный бизнес, все дела.

Доктор смутился.

— Тяжелые крейсера… — русалка призадумалась. — Ты уже видел у Сухова. Ну и линейный крейсер, там ведь была Хиэй.

— Она сестра Конго, я правильно понимаю?

— Конго… — русалка развела руками, — это Конго. Другой такой нет. Внимание на экран!

* * *

На экране порт и причал; и пышно разодетые встречающие; и летят цветные ленты, и за спинами рыдают медные трубы, и в жарком небе тонко, иглой тоскливой вышивает скрипка — а потом все тонет в шуме приветствий.

По причалу ступают закованные в пластик, с прозрачными щитами-бульдозерами носороги в камуфляже, в круглых шлемах; за ними в демократично-дешевых пиджаках машут публике президенты двух крупнейших держав Земли. То есть, двух крупнейших обломков прежних величайших держав.

А вот следом движется рослая блондинка в непрактично-лиловом, ассиметричном бархатном, длинном; острые черты лица безмятежно-спокойны. Алые нечеловеческие глаза немного прищурены: то ли благосклонно, то ли презрительно.

Вот дошли до берега! Крики, вопли фанатов. Букеты, красные шелковые сердечки сыплются под ноги, скользят с досок, уходя навсегда в мутную портовую воду. Оцепление отжало дорожку к лимузину; тихонько матерятся где-то антиснайперские расчеты; слуги, выглядящие дороже и значительней обоих президентов, распахивают дверцы; искры солнца на бронестеклах, толщиной в спичечный коробок.

И вдруг тоненький паренек прокатывается коленями вперед под оцеплением, вылетая позади президентов прямо в ноги блондинке. Замирают все первые ряды; изумленная тишина катится вверх, вверх, вверх по трибунам; старший охраны раздосадовано машет ближним: прощелкали, суки — теперь хоть не лезьте, запортите все кадры! Президент может погибнуть на посту, но президент не может потерять лицо, впутавшись в историю глупую, некрасивую, вульгарную. Когда дуболомы охраны, к примеру, будут оттаскивать идиота-влюбленного. Если он шахид, так все равно ведь поздно